Русские народные былины

Былины: Михайло Данилович

Как во славном-то во городе во Киеве,
У ласкова князя у Владимира
Заводилось пированьице, почестен пир.

А и все на пиру да напивалися,
А и все на честном да приедалися,
Да и все на честном ведь прирасхвастались:
А иной же-то хвастал широким двором,
А другой-от-то хвастал золотой казной ,
А другой-от-то хвастал добрым конем,
Да другой-то хвастал силою могучею;
Только глупой-от ведь хвастал молодой женой.

И сидит молодец, да он не пьет, не ест,
А не пьет да он не ест, да он не кушает,
И ничем же молодец да ведь не хвастает,
И повесил молодец да буйну голову —
Еще на имя Данила свет Игнатьевич.

Еще это князь Владимиру не показалося.
По середу кирпичному он запохаживал,
Да он белыма руками заразваживал,
Да он желтыма кудрями запотряхивал:
— А что же ты, Данилушка Игнатьевич,
А не пьешь, да ты не ешь, да ты не кушаешь,
И ничем же ты, Данило, ведь не хвастаешь?

Тогда стал тут Данило на резвы ноги,
Тогда кланялся Владимиру до сырой земли:
— Еще чем мне-ка, Владимир-князь, ведь хвастати?
Ни двора-то у меня широкого не было,
Золотой у меня казны ведь не случилося,
А и сила-та была ведь во мне ровная.
Ведь служил я у тебя да пятьдесят годов,
Да убил я тебе ведь пятьдесят царёв,
А мелкой силы убил — да той и смету нет.
Теперь отроду мне стало девяносто лет¹:
Ты спусти-тко, спусти, Владимир, в монастырь пречестные
Да во те ли спусти во кельи низкие,
Да спасти мне-ка, спасти да душу грешную!

А ответ держал Владимир-князь:
— Ой, нельзя, нельзя спустить тебя, Данилушко:
Еще некому делать ведь защиты всему Киеву.

И во второй раз просил Данилушко Игнатьевич:
— Да спусти же ты, Владимир, в монастырь пречестные,
Да во те-то ты спусти во кельи низкие,
Да спасти мне-ка, спасти да душу грешную! —
Говорил же тут Данило да Игнатьевич:
— А и будет те ограда белокаменной,
Да и будет те защита всему Киеву:
Есть ведь у меня да сын Михайлушко.

И тогда пустил его Владимир в монастырь пречестные,
Да во ты и-то спустил во кельи низкие.

А узнали тут как те цари неверные,
Что во Киеве богатыри ушли в монастыри².
Приходит тогда туда неверный царь,
Приносил ведь он книгу настольную³,
Еще требует, собака, поединщины.

Выходил Владимир-князь да на высоко крыльцо,
Да смотрел Владимир-князь да во все стороны:
У собаки ведь силы-то в чистом поли
Будто облако ходячее нагонено.
И тогда Владимир-князь зачал почестен пир,
Что на всех князей, на всех бояр,
Да на всех полениц-то удалыих,
Еще на весь-то народ да православныий.

Дак и все ведь на пиру-то напивалися,
Да и все ведь на честном да наедалися.
Говорил тогда Владимир-князь в первой након:
— Уж вы ой еси, князи мои, бояра,
Да вы ой еси, поленицы да удалые,
Еще весь-то вы народ да православныий!
А и кто бы то ведь съездил да в чисто поле,
Да пересчитывать силы неверные?
А и в ту пору было, в то время? —
Большой ведь хоронится за среднего,
Еще средний-от хоронится за младшего,
А от младшого Владимиру ответу нет.

Говорил же ведь Владимир во второй након,
Да и говорил ведь он и во третий након.
А и в тую пору было, во то время
Выходил тут дородный добрый молодец
Из-за того стола ведь белодубова,
Еще на имя Михайло да Данилович.
Понизёшенько он Владимиру поклоняется
Помалёшеньку ко Владимиру подвигается:
—Ты пусти-тко, спусти, Владимир-князь, в чисто поле,
Пересчитывать-то ведь силы неверные.

А ответ таков держал ему Владимир-князь:
— Ой же ты, Михайло да Данилович,
А и ростом-то ведь ты же есть малешенек,
Да и разумом-то ты же есть глупёшенек;
Тебе от роду, Михайло, те двенадцать лет,
Потеряшь ты, брат  Михайло, свою голову.

А и то ведь Михайлу да не показалося,
Еще скоро он пошел по середы кирпичные,
Широко отворял он двери на пяту,
Запирал он ты и двери крепко-накрепко,
А двери-то на щепочки все рассыпалися,
Да и двери-то ведь те да покололися,
И вся эта палата зашаталася,
Да едва эта палата не разрушилась.
Еще скоро он пошел да на широкой двор,
Да скорее того пошел он к своей матери.
Да седлал, да он уздал да лошадь добрую,
И поехал наш Михайло во чисто поле,
В чисто поле поехал, он раздумался,
Что я не съездил к свооему родителю,
Да не взял от его благословленья-то да полного.

Поворачивал добра коня ко монастырю пречестному,
Да ко тем ли да ко кельям низкиим,
А в ту пору мать сыра земля да зазыбалася,
Старо старчище Данилище засовалося:
— А не мой ли ведь приехал да Михайлушко?
А куда, Михайло, едешь, куда путь держишь?
— Еду ведь я, бачка, да во чисто поле,
Пересчитывать-то ведь силы неверные.

Ответ держал старо старчище Данилище:
— Этая-то должность не твоя бы есть.
Не пустил бы я тебя да во чисто поле.
И тая заповедь положена тяжелая,
Да и застава положена великая⁴.
Тебе от роду, Михайло, те двенадцать лет;
Да потеряешь ты, Михайло, свою голову!

А и то ведь как Михайле да не показалося.
Скоро поворачивал добра коня в чисто поле;
И рыкал то старо старчище Данилище гласом громкиим:
— Стой-ко ты, Михайло, да удержи коня,
Да возьми-тко от меня благословленье полное.
А поедешь ты, Михайло, во чисто поле,
Выедешь ты на шеломя на окатисто,
А по-русскому, на гору да на высокую,
Да кричи-тко ты, Михайло, во всю голову,
Еще требуй-ко ты Бурушка косматого:
— Ай, который же служил ты мойму батюшки,
Послужи-тко ты теперь сыну Михайлушке!

Прибежит тут конь да ведь косматыи,
Стоит он на горе да на высокия.
Да отмерь-ко ты, Михайлушко, как пять локоть⁵,
И копай-ко ты, Михайло, мать сыру землю?,
Да во сторону копай да ты во восточную:
А и тут сбруя да ведь богатырская.

Тогда выехал Михайло на шеломя окатисто,
Да крычал Михайло во всю голову,
Еще требовал он Бурушка косматого:
— Ай, который же служил ты мойму батюшке,

Послужи-тко ты теперь сыну Михайлушке!

Да отмерял тут Михайло как ведь пять локоть,
Да во сторону копал да он во восточную,
И копал Михайло да мать сыру землю?,
Находил он тут всю сбрую богатырскую,
И тогда уж он поехал во чисто поле.
Забренчала его палица боевая,
Засвистела его сабля, сабля вострая.

Выходило старо старчище Данилище на зеленый луг,
Да просил он спаса с богородицей:
— Ты, спаса всемилослива богородица!
Да прими-тко ты моленье пустынное,
Да прими-тко ты моленье скоро-на-скоро,
Помоги-тко ты сыну Михайлушке:
Исполнят он все да дела добрые,
Еще делат он защиту всему Киеву.

Только в тую было пору, в то время
Доброй конь у Михайла провещился:
— Бей-ко ты, Михайло, силу с крайчику,
Не заезжай-кося, Михайло, в силу в матицу⁶;
А и копают тут уланове⁷ три погреба,
А три погреба копают тут глубокие,
И становят тут у погреб копья острые,
Еще первой-от я погреб так перескочу,
Ведь и другой-от я погреб да перескочу,
А третьего мне-ка погреба не перескочить.

И бьет Михайло тут коня по тучным бедрам:
— Ах ты конь, мой конь, травяной мешок!
Не хочешь ты послужить мне-ка времени малого!

Да начал коня приправливать во силу да в матицу:
Первой-то погреб его конь перескочил,
Да и другой-от он погреб ведь перескочил,
А третьего-то он погреба не перескочил —
И упал ногами он да задними,
Уронил Михайла он в глубок погреб,
Только не пал тот на копья вострые.

Набиралися уланове поганые,
Да вязали ведь его за руки белые,
Да теми петлями ведь шелковыми,
И ковали, ковали да во железа тяжелые,
Ведь резвы ноги ковали Михайловы,
И повели-то его ко царищу ко Уланищу.

Только молится Михайло спасу с богородицей:
— Ты не дай-кося меня поганым на поруганье,
Буду я служить да с веку до веку
Да за тую я за веру за крещеную,
Да за церкви я служить буду за божие!

А тогда ведь у Михайлы вдвое-втрое силы прибыло,
Разорвал он петли-то шелковые,
Да сломал железа он тяжелые,
Ухватил он ведь ослядь тележную,
Да и почал ведь он ослядью помахивать.
Как вперед-то он махнет — так тут-то улица,
А назад-то отмахнет — так переулочек.

И узнала тут его конь-лошадь добрая,
Прибегала со всей со сбруей богатырскою,
И садился тут Михайло на добра коня,
Заводил он силы пересчитывать,
Пересчитывать тут силы с крайчику,
Да полонить те силы тут да с края на край.
И поехал он к царищу ко Уланищу,
И отсек царищу он да буйну голову,
Положил он тую голову на копье вострое,
Сам он голове-то удивляется:
— Ведь ушища-та у царища — будто блюдища,
А глазища-та у царища — быдто чаши пивные,
А носище-то у царища — быдто палица боевая.

Да и едет тогда Михайло по чисту полю?.
И ходит тут-то старо старчище Данилище
Да со той ли со клюкою со железною,
Еще тая-та клюка да сорока пудов,
А старик-от сам ведь приговаривал:
— Ой же вы еси, уланове поганые,
А убили у меня вы сына Михайлушка!

Тут приехал сам Михайло близ его,
Да крычал ему он гласом громкиим:
— Что ты еще, старой, тут-то делаешь?

А ответ держал старо старчище Данильшо:
— Ой же ты, улановин поганыя,
Да подвинься-ко сюда, да ко мне старому,
Так рассеку я тя клюкой и с конем надвое!

А скрычал Михайло гласом громкиим,
Еще громкиим он гласом, да ребячиим:
— Стой-кося ты, монах, да удержи коня,
Приздыни-тко ты свой колпак шелковыя⁸,
Тогда да увидишь, кого надобно.

Приздынул монах колпак шелковыя,
Подъезжал тогда Михайло близ его,
Тут во-первых опознал своего Бурушка,
Во-вторых, опознал сына Михайлушка:
— Ты куда, Михайло, едешь, куда путь держишь?

— Еду я, бачко, ведь во Киев-град.
Был же я ведь, бачко, во несчастии:
Пересчитывал я силы ведь поганые,
В глубоки погреба ездил — убит не был:
Видно ваши-ты молитвы да пустынные
Ведь последовали к спасу многомилосливу!
Да поди-тко ты, бачко, во монастырь пречестные,
Да моли-тко ты, моли бога по-прежному,
А сам-от я поеду ведь во Киев-град.

Да во Киев град заехал не воротами —
Через стену заехал он городовую,
Через башню он заехал наугольную,
И вязал коня к кольцу он золочёному.

Выходил тогда Владимир со Апраксией,
И дивилися голове-то тут улановой.

Так тогда уж вот завелся там почестен пир,
Что на всех князей пир, на бояр-то ведь,
Да на все и полениц-то удалыих.

Богатырь-малолетка Михайло Данилович совершает подвиг, который поразил не только князя, но и Данилу Игнатьевича — в прошлом бывалого воина. Богатырь не ведает робости — не внимает предупреждениям своего вещего коня; и хотя предсказания сбываются, но все же герой побеждает врагов. Сложение былины относится к XII веку. Академик Б. А. Рыбаков связал былину с боевым сражением русских сил против половцев под Лубном.

1. Теперь отроду мне стало девяносто лет… — Раньше певец называл Данилу Игнатьевича «молодцом». Это — бессознательное следование певца обыкновению так именовать всякого богатыря.

2. Что во Киеве богатыри ушли в монастыри… — Ушел один богатырь, а говорится обо всех. Либо речь идет о том, что с Данилой постриглись в монахи и другие воины, либо это оговорка певца, который понаслышке знал о том, что в монастырь уходили другие воины.

3. Приносил ведь он книгу настольную… — Вероятно, речь идет о какой-то гадательной книжке, по которой неверный царь решил избрать для поединка удобное и счастливое для себя место и время.

4. Да и застава положена великая… — Слово «застава» здесь имеет смысл — обет, обязательство, запрет.

5. Локоть — мера длины от конца среднего пальца до локтевого сгиба.

6. Не заезжай-кося, Михайло, в силу в матицу… — Матица — главная потолочная балка, проходящая посередине. Конь советует Михайлу не заезжать в самую гущу врагов, в середину их.

7. Уланове — конные воины с копьями. Отсюда имя царя — Уланище.

8. Приздыни-тко ты свой колпак шелковыя… — Речь идет о клобуке Данилы, ставшего монахом. Богатырь говорит отцу, чтобы тот приподнял (приздынул) клобук и признал его.

Список тем