Детский портал - Дом детей - Первый для детей

Детские рассказы

  • Список тем link
  • Белолобый в сокращении

    Чехов А.П.

    Голодная волчиха встала, чтобы идти на охоту. Ее волчата,  все  трое, крепко спали, сбившись в кучу, и грели  друг  друга.  Она  облизала  их  и пошла.

    Был уже весенний месяц март, но по ночам деревья трещали  от  холода, как в декабре, и едва высунешь  язык,  как  его  начинало сильно  щипать. Волчиха была слабого здоровья, мнительная; она вздрагивала  от  малейшего шума и все думала о том, как бы дома без нее кто не обидел волчат.  Запах человеческих и лошадиных следов, пни, сложенные дрова и темная унавоженная дорога пугали ее; ей казалось, будто за деревьями в потемках стоят люди  и где-то за лесом воют собаки.

    Она была уже не молода и чутье у нее ослабело,  так что,  случалось, лисий след она принимала за  собачий  и  иногда  даже, обманутая  чутьем, сбивалась с дороги, чего с нею никогда не бывало в молодости. По  слабости здоровья она уже не охотилась на телят и крупных баранов, как  прежде,  и уже далеко обходила лошадей с жеребятами, а питалась одною падалью; свежее мясо ей приходилось кушать очень редко, только весной, когда она,  набредя на зайчиху, отнимала у нее детей или забиралась к мужикам в хлев, где были ягнята.

    В верстах четырех от ее логовища, у почтовой дороги, стояло  зимовье. Тут жил  сторож  Игнат,  старик  лет  семидесяти, который  все  кашлял  и разговаривал сам с собой; обыкновенно ночью он спал, а днем бродил по лесу с ружьем-одностволкой и посвистывал на  зайцев.  Должно  быть,  раньше  он служил в механиках, потому что каждый раз, прежде чем остановиться, кричал себе: «Стоп, машина!» и прежде чем пойти дальше:  «Полный  ход!»  При  нем находилась громадная черная собака неизвестной породы, по  имени  Арапка. Когда она забегала далеко вперед, то он кричал ей: «Задний ход!» Иногда он пел и при этом сильно шатался и часто падал (волчиха думала,  что  это  от ветра) и кричал: «Сошел с рельсов!»

    Волчиха помнила, что летом и осенью около зимовья паслись баран и две ярки, и когда она не так давно пробегала мимо, то ей послышалось, будто  в хлеву блеяли. И теперь, подходя к зимовью, она соображала, что уже март и, судя по времени, в хлеву должны быть ягнята непременно.  Ее  мучил  голод, она думала о том, с какою жадностью она будет есть  ягненка,  и  от  таких мыслей зубы у нее щелкали и глаза светились в потемках, как два огонька.

    Изба Игната,  его  сарай,  хлев  и  колодец  были окружены  высокими сугробами. Было тихо. Арапка, должно быть, спала под сараем.

    По сугробу волчиха взобралась на хлев и  стало разгребать  лапами  и мордой соломенную крышу. Солома была гнилая и рыхлая, так что волчиха едва не провалилась; на нее вдруг прямо в морду пахнуло теплым паром и  запахом навоза  и  овечьего  молока.  Внизу,  почувствовав  холод,  нежно  заблеял ягненок. Прыгнув в дыру, волчиха упала передними лапами и грудью на что-то мягкое и теплое, должно быть, на барана, и в  это  время  в  хлеву  что-то вдруг завизжало, залаяло и залилось  тонким,  подвывающим  голоском,  овцы шарахнулись  к  стенке,  и  волчиха,  испугавшись, схватила,  что  первое попалось в зубы, и бросилась вон...

    Она бежала, напрягая силы, а в это время Арапка, уже почуявшая волка, неистово выла, кудахтали в зимовье потревоженные куры, и Игнат,  выйдя  на крыльцо, кричал:

    — Полный ход! Пошел к свистку!

    И свистел, как машина, и  потом —  го-го-го-го!..  И  весь  этот  шум повторяло лесное эхо.

    Когда мало-помалу все это  затихло,  волчиха успокоилась  немного  и стала замечать, что ее добыча, которую она держала в зубах  и  волокла  по снегу, была тяжелее и как будто тверже, чем обыкновенно бывают в эту  пору ягнята; и пахло как будто иначе, и слышались  какие-то  странные  звуки... Волчиха остановилась и положила свою  ношу  на  снег, чтобы  отдохнуть  и начать есть, и вдруг отскочила с отвращением. Это был не ягненок, а щенок, черный, с большой головой и на высоких ногах, крупной породы, с  таким  же белым пятном во весь лоб, как у Арапки. Судя по манерам, это  был  невежа, простой дворняжка. Он облизал свою помятую, раненую спину и, как ни в  чем не бывало, замахал хвостом и залаял на волчиху. Она зарычала, как  собака, и побежала от него. Он за  ней.  Она  оглянулась  и  щелкнула  зубами;  он остановился в недоумении и, вероятно, решив, что это  она  играет  с  ним, протянул морду по направлению к зимовью и залился звонким радостным  лаем, как бы приглашая мать свою Арапку поиграть с ним и с волчихой.

    Уже светало, и когда волчиха пробиралась к себе густым осинником,  то было видно отчетливо каждую осинку, и уже  просыпались  тетерева  и  часто вспархивали красивые петухи, обеспокоенные неосторожными прыжками  и  лаем щенка.

    «Зачем он бежит за мной? — думала волчиха с досадой. —  Должно  быть, он хочет, чтобы я его съела».

    Жила она с волчатами в  неглубокой  яме;  года  три  назад  во  время сильной  бури  вывернуло  с  корнем  высокую  старую сосну,   отчего и образовалась эта яма. Теперь на дне ее были старые листья и  мох,  тут  же валялись кости и бычьи рога, которыми играли волчата. Они уже проснулись и все трое, очень похожие друг на друга, стояли рядом на краю своей  ямы  и, глядя на  возвращавшуюся  мать,  помахивали  хвостами.  Увидев  их,  щенок остановился поодаль  и  долго  смотрел  на  них;  заметив,  что  они  тоже внимательно смотрят на него, он стал лаять на них сердито, как на чужих.

    Уже рассвело и взошло солнце, засверкал кругом снег, а он  все  стоял поодаль и лаял. Волчата сосали свою мать, пихая ее лавами в тощий живот, а она в это время грызла лошадиную кость, белую и  сухую;  ее  мучил  голод, голова  разболелась  от  собачьего  лая,  и  хотелось  ей   броситься   на непрошенного гостя и разорвать его.

    Наконец щенок утомился и охрип; видя, что его не  боятся  и  даже  не обращают на него внимания, он стал несмело, то приседая, то  подскакивая, подходить  к  волчатам.  Теперь,  при  дневном  свете, легко   уже   было рассмотреть его... Белый лоб у него был большой, а  на лбу  бугор,  какой бывает у очень глупых собак; глаза были  маленькие, голубые,  тусклые,  а выражение всей морды чрезвычайно глупое. Подойдя к волчатам,  он  протянул вперед широкие лапы, положил на них морду и начал:

    — Мня, мня... нга-нга-нга!..

    Волчата ничего не поняли, но замахали хвостами.  Тогда  щенок  ударил лапой одного волчонка по большой голове. Волчонок тоже ударил его лапой по голове. Щенок стал к нему боком и  посмотрел  на  него  искоса,  помахивая хвостом, потом вдруг рванулся с места и сделал несколько кругов по  насту. Волчата погнались за ним, он упал на спину и  задрал  вверх  ноги,  а  они втроем напали на него и, визжа  от  восторга,  стали  кусать  его,  но  не больно, а в шутку. Вороны сидели на высокой сосне и смотрели сверху на  их борьбу, и очень беспокоились. Стало шумно и весело. Солнце  припекало  уже по-весеннему; и петухи, то и дело  перелетавшие  через  сосну,  поваленную бурей, при блеске солнца казались изумрудными.

    Обыкновенно волчихи приучают своих детей к охоте, давая  им  поиграть добычей; и теперь, глядя, как  волчата  гонялись  по  насту  за щенком  и боролись с ним, волчиха думала:

    «Пускай приучаются».

    Наигравшись, волчата пошли в яму и легли спать. Щенок повыл немного с голоду, потом также растянулся на солнышке.  А  проснувшись,  опять стали играть.

    Весь день и вечером волчиха вспоминала, как  прошлою  ночью  в  хлеву блеял ягненок и как пахло овечьим молоком, и от аппетита она  все  щелкала зубами и не переставала грызть с жадностью старую кость, воображая  себе, что это ягненок. Волчата сосали, а щенок, который хотел есть, бегал кругом и обнюхивал снег.

    «Съем-ка его...» — решила волчиха.

    Она подошла к нему, а он лизнул ее в морду и заскулил, думая, что она хочет играть с ним. В былое время она едала  собак,  но  от  щенка сильно пахло псиной, и, по слабости здоровья, она уже не терпела этого запаха; ей стало противно, и она отошла прочь...

    К ночи похолодело. Щенок соскучился и ушел домой.

    Когда волчата крепко уснули, волчиха опять отправилась на охоту.  Как и в прошлую ночь, она тревожилась малейшего шума, и ее пугали пни,  дрова, темные, одиноко стоящие кусты можжевельника, издали похожие на людей.  Она бежала в стороне от дороги, по  насту.  Вдруг  далеко  впереди  на  дороге замелькало что-то темное... Она напрягла зрение  и  слух:  в  самом  деле, что-то шло впереди, и даже слышны были мерные  шаги.  Не барсук  ли?  Она осторожно, чуть дыша,  забирая  все  в  сторону, обогнала  темное  пятно, оглянулась на него и узнала. Это, не спеша, шагом, возвращался  к  себе  в зимовье щенок с белым лбом.

    «Как бы он  опять  мне  не  помешал», —  подумала  волчиха  и  быстро побежала вперед.

    Но зимовье было уже близко. Она опять взобралась на хлев по  сугробу. Вчерашняя дыра была уже заделана яровой соломой, и  по  крыше  протянулись две  новые  слеги.  Волчиха  стала  быстро  работать  ногами   и   мордой, оглядываясь, не идет ли щенок, но едва  пахнуло  на  нее  теплым  паром  и запахом навоза,  как  сзади  послышался  радостный, заливчатый  лай.  Это вернулся  щенок.  Он  прыгнул  к  волчихе  на  крышу, потом  в  дыру   и, почувствовав себя дома, в тепле, узнав своих овец, залаял  еще  громче... Арапка проснулась под сараем и, почуяв волка, завыла, закудахтали куры,  и когда на крыльце показался Игнат со своей  одностволкой, то  перепуганная волчиха была уже далеко от зимовья.

    — Фюйть! — засвистел Игнат. — Фюйть! Гони на всех парах!

    Он спустил курок — ружье дало осечку;  он  спустил  еще  раз —  опять осечка; он спустил в третий раз — и громадный  огненный  сноп  вылетел  из ствола и раздалось оглушительное «бу! бу!» Ему сильно отдало в  плечо;  и, взявши в одну руку ружье, а в другую топор, он  пошел  посмотреть,  отчего шум...

    Немного погодя он вернулся в избу.

    — Что там? — спросил хриплым голосом странник, ночевавший  у  него  в эту ночь и разбуженный шумом.

    — Ничего... — ответил Игнат. — Пустое дело. Повадился наш Белолобый с овцами спать, в тепле. Только нет того понятия, чтобы в дверь,  а норовит все как бы в крышу. Намедни ночью разобрал крышу и гулять ушел, подлец,  а теперь вернулся и опять разворошил крышу.

    — Глупый.

    — Да, пружина в мозгу лопнула. Смерть  не  люблю  глупых! —  вздохнул Игнат, полезая на печь. — Ну, божий  человек,  рано  еще  вставать,  давай спать полным ходом...

    А утром он подозвал к себе Белолобого, больно оттрепал его за  уши  и потом, наказывая его хворостиной, все приговаривал:

    — Ходи в дверь! Ходи в дверь! Ходи в дверь!

  • Список тем link
  • Понравилось? Оставьте отзыв об этом материале!