(из поэмы «Каяла» – вольного переложения «Слова о полку Игореве»)
Святослава1 сыны, Гориславича2 внуки
(Игорь3 да Всеволод4, братья-друзья)
Храбро мечи взяли в крепкие руки,
Но просчитались эти князья.
Ложь пробудили распрею новой:
Старшего князя не взяли в поход.
Снова война стала явью суровой,
Снова покоя лишился народ.
А ведь казалось, что мир будет вечен –
Ложь укротил старший князь Святослав.
Славой великою был он отмечен,
Русскую мощь воедино собрав
В дальних степях он пронёсся грозою –
Киевский, властный, Великий – как есть! –
Чтобы кочевник умылся слезою
За вероломство, какого не счесть.
Ложь рассекалась мечами стальными
Наших в боях закалённых полков.
Грохот стоял над холмами степными,
И по оврагам, и в дебрях лесов.
Мутными были озёра и реки,
Высохла влага ручьёв и болот.
Верилось, что уж теперь-то навеки
Русь покорила коварства оплот –
Бурой от гнева приблизилась тучей,
Вырвала из половецких рядов
Хана Кобяка5 . И волей могучей,
Строй сокрушила железных полков.
И от излучины синего моря
Вихрем помчалась до киевских гор:
Брошен Кобяк, почерневший от горя,
В Киеве-граде на княжеский двор.
У Святослава – просторна светлица;
Пир зашумел, всем на радостях дан.
...Ходит вокруг и, покорствуя, злится
Некогда главный воинственный хан.
*****
Было это, братья! И по праву
Посвятили песню Святославу1
Зарубежья дальнего посланцы:
Немцы, греки и венецианцы.
Их слова, цветисты и кудрявы,
Раздаются громко там и тут.
И славяне – бравые моравы6 –
Ту же речь лукавую ведут,
Сладкую как мёд... А вслед с укором
Игорю припоминают хором,
Что в потоке страшного разгрома,
Как в разливе бешеном реки,
Разметало, вдалеке от дома,
Русские бесстрашные полки;
Что в Каяле7 этой половецкой
Счастье прошлых дней пошло на дно,
И по воле княжеской, отецкой
Золотом потоплено оно;
Золотом, которого не стало
На Руси, в родимой стороне, –
Лучшими людьми, каких немало,
Полегло за князя на войне.
И, пути не ведая иного,
Позабыв, где тьма, а где – светло
Из седла он выбит золотого,
И посажен в чёрное седло.
Чёрное седло – седло раба –
Игорю подставила судьба.
...В городах, на стенах крепостных,
Не шумит обрадованный люд –
Приуныл от новостей дурных.
И веселье попритихло тут.
*****
В Киеве, на кручах приднепровских,
Святослав1 увидел тёмный сон.
Не скрывая страхов стариковских
Сказывал боярам ближним он:
«С вечера всю ночь и до утра
Мне покров приносят погребальный
Неужель пришла моя пора
Встретить день последний, день прощальный?
На кровати с запахом густым
Тиса ядовитого лесного
Мёртвым спать под саваном простым
Вместо покрывала расписного?
Подают мне синее вино,
Скверными настояно трудами.
Может быть, отравлено оно
Распрями, что тянутся годами;
Или трупным ядом тех бойцов,
Кто костьми полёг на поле брани,
Но без тризны – пира храбрецов;
Той, что полагается меж нами?
Или, может, черпают вино
Из морей враждебных, отдалённых,
Где, как видно, русичей полно
Сгинуло, никем не погребённых?
И колчанами полупустыми
Крупный жемчуг сыплют мне на грудь
Мудрецы с повадками степными;
Усмехаясь, а не как-нибудь;
И притворной лаской небывалой
Усыпляют бдительность мою.
Хоть владею силою немалой,
Навязали волю мне свою.
Заскользил я взглядом – выше, выше...
Что в моём случилось терему?
Золотой вершины нет на крыше.
Видят очи только злую тьму.
Там, над крыши гладкими досками,
Где нависла тягостная мгла,
Замахали вороны крылами.
Иль беда расправила крыла?
Чёрные, у древнего кладбища
Вскрикивали вороны всю ночь,
Словно бы для них готова пища,
Только поделить её невмочь.
Вышел из могил, услышав крики,
Князя Кия8 оскорблённый род.
Словно лес, собой мрачны и дики,
Пращуры собралися в поход.
От накатов городского вала
Выступили, грозные, они.
И сама земля затрепетала,
Кровной мести предрекая дни.
И меня, притихшего от горя,
Горя, что почудилось вдали,
Понесли к просторам злого моря,
На равнину смерти понесли».
Выслушав, бояре отвечали:
«Сбылся, княже, твой тяжёлый сон:
Наяву скрутили нас печали.
Да и взяли разум твой в полон.
То два брата-сокола взлетели,
И престол отцов осиротел.
Но тебя не подняли с постели
Для достойных славы ратных дел:
Порешили, что в жестокой брани
Сами власть возьмут в Тмутаракани9,
Пращуров утраченную власть!
Любо соколу противиться закону,
Любо шлемом да испить из Дону,
Первому на ворога напасть –
В поединке добывать победу,
Верным быть и прадеду, и деду,
К ратной славе распаляя страсть,
Как питомцу подлинной отваги.
...Но уже подрезаны крыла –
Саблями подрезали бродяги
Из степного дальнего угла.
Их же, соколов, что в бой умчались сами,
Что схватились яростно с врагом,
Словно бы опутали сетями,
Крепкими железными сетями...
И беда – одна на всех! – кругом...
*****
В третий день сгустилась темнота:
В третий день, когда в жестокой сече
Пройдена последняя черта.
И беда примчалась издалече;
Словно свыше дан зловещий знак,
Стало чёрным Солнце на поверку.
Обернулся день в глубокий мрак,
И тогда два солнышка померкли:
Игорь, да и Всеволод – во мгле!
Разом, как лучи зари погасли...
Были две опоры на земле –
Но в гордыне и во лжи погрязли...
И тогда, накрыты злою тьмой,
Месяцы поблекли молодые –
Святослав10 с Олегом11 прямо в бой
Поспешили, как отцы седые:
На врага пошли без разговора,
Никого в беде не подвели!
...Но в моря великого позора
Погрузились на краю земли.
Там, в глуши неведомого края,
Вражья злоба силу обрела;
И, кривою саблею сверкая,
На иные земли потекла.
Тьма густая хлынула потоком,
На реке Каяле скрыла свет –
То в набеге скором и жестоком
Враг оставил свой кровавый след.
Точно кошек диких злая стая,
Вихрем прокатился по Руси,
И, добычу лёгкую хватая, –
Хуже смерти... Хоть кого спроси!
Запятнал позор былую славу
Наших громких боевых побед
И насилье начало расправу,
Унижая вольность прежних лет.
Тут позором стала похвала,
Жизнь привольная сменилася нуждою.
И весна, что радостью была,
Стала испытаний чередою.
Словно грянул оземь, шелудив,
Злобный дух степей, противный Див12.
Вот уже, довольные собою,
Девы готские13 вновь песню завели;
Морю синему, ревущему прибою –
Песнь своей, безжалостной, земли.
Вспоминают время князя Буса14,
Наших предков сломленную рать
Как, завидев казнь любого русса,
Принимались готы ликовать;
Как распяты готскими вождями
Были князь и все его сыны,
Чтобы руссы не посмели сами
Против готов начинать войны.
Вспоминают, не скрывая страха,
Удалое войско Мономаха15,
Половцев разившее громившее не раз.
...А ещё такой ведут рассказ,
Что настали времена для хана
По степям кочующих племён
Отомстить за деда – Шарукана16
И позор тяжёлых тех времён:
Чтоб не вспоминалось у кургана,
Как разбито войско Шарукана,
А иные воспевались дни –
Дни побед. Да множатся они!
Если русских золото звенит,
Половцами взятое в бою,
Будет хан по праву знаменит –
Так возвысил сторону свою!
Вот оно играет – просто ах! –
Блещет в цепких девичьих руках
А девицы – хороши собой! –
Собралися шумною гурьбой;
Распевают, словно бы с похмелья.
Речь, для нас обидную, ведут.
Тут и нам, дружина, до веселья –
Нашему мечу гулять бы тут!
*****
И тогда Великий Святослав1,
Светом правды наполняя слово,
С горькою слезой его смешав,
Речь повёл и прямо, и сурово.
Чтоб оно, как золото, сияло,
Чтоб весомей золотого стало,
Речь повёл, страдая, старый князь,
К неразумным братьям обратясь:
«Всеволод да Игорь удалые!
Вы, князья, мне как сыны родные!
Рано вы в просторах половецких
Кровью расцветили острый меч,
А себе в походах молодецких
Выгоду придумали извлечь!
Но врагов нечестно одолели,
Проливая их шальную кровь.
И теперь кровавые капели
Бьют о нашу землю вновь и вновь.
Знаю, ваши храбрые сердца
Выкованы в тяготах войны.
Были б вы пригожи для отца,
Смелостью в боях закалены,
Но моим серебряным сединам
Принесли не славу, а позор.
Оттого, как следует мужчинам,
Слушайте, не опуская взор!
Мужество сердца вам закалило,
В трудный путь на подвиги послав;
Ясного ума – и не хватило...
Или я, старик седой, не прав?
И о том вы думали едва ли:
Князя старшего, кто вам почти отец,
Не войска врагов врасплох застали,
А похода вашего конец.
Что же вы, как два презренных вора,
Удалились тихо от меня;
И, нарушив слово договора,
В степь ушли, не мешкая ни дня?
Где же Ярослав17, мой кровный брат?
Не видать его былую власть!
Много войск имеет, и богат,
И силён... Куда ж он мог пропасть?
Как не вспомнить прошлые походы
И его черниговскую рать!
...И бояре шли, и воеводы,
Все ему подвластные народы –
Чтобы силу силой сокрушать!
Без кольчуги, да и без щитов,
Лишь с ножами из-за голенища,
Двигались на полчища врагов.
И один сражался словно тыща.
И вернее, чем любые слуги,
Были князю русскому в те дни
Топчаки, ольберы и ревуги18.
Брали верх в одном строю они!
В бой рвались, превозмогая раны,
Бок о бок с шельбирами татраны18.
И бывали лишь единым криком
Вражьи остановлены полки –
Так победу в том бою великом
Добывали князю степняки.
Словно богатырская застава
Множилась, восторженно звеня,
Прадедов немеркнущая слава.
И покой хранила, величава,
Сила русская – прочнее, чем броня.
Но сказали вы: «Старик – не воин.
Незачем нам кланяться ему.
Он победы новой недостоин,
К прошлому прикован своему.
Сами предстоящих схваток славу
Мужеством своим одни возьмём.
Силою своей, себе по нраву,
Новую победу уведём.
А когда её добудем сами,
То и славу многих прежних лет
Неспеша поделим между нами,
Словно брата старшего и нет.»
А что, братья, будет ли вам дивным,
Если старый князь помолодел;
Поднял войско окликом призывным,
Смело защищает свой удел?
Ведь когда меняет старый сокол
Седину на новое перо,
То сгоняет птиц чужих высоко –
Вдалеке чтоб реяли хитро;
Своего гнезда не даст в обиду,
Не оставит малых соколят...
Если стар – так это только с виду,
А дела – иное говорят.
И не важно, стар я или молод –
Не об этом речь, не это зло.
Сердце охватил предсмертный холод;
Как травинку, душу затрясло:
Ведь не помогают мне князья,
Вывернули время наизнанку.
И врагами сделались друзья.
И беда примчалась спозаранку.
Вот уж город Римов19 закричал,
Кончаком внезапно осаждённый;
Кровью захлебнувшись, наземь пал
Половецкой саблей побеждённый.
И Владимир20, князь Переяславский,
Защищая стольный город свой,
Впереди, как богатырь заправский,
Принял, не страшась, неравный бой.
Но не смог взять верх, уйти далёко
Весь изранен копьями жестоко.
И с дружиной, на исходе сил,
В город стольный всё же отступил.
И теперь ему как сыну Глеба21
(Был князь Глеб в почёте средь князей)
Не найти не только корки хлеба –
Тяжело глядеть в глаза людей.
В горе и тоске – один, недужный –
Видит свой Переяславль-Южный22.
Краткие примечания